Во дворе по приказу "сверху" рубят деревья, а нам ясно, что их рубить ни в коем случае нельзя, эти деревья, не вопрос вкуса или эстетики, а просто без них - хоть сдохни, очень плохо будет, нельзя, и всё. Словом, мы пытаемся помешать, причём мой любимый как-то совсем уж безбашенно ввязывается в драку... Дальше, по всей видимости, была тюрьма, что-то довольно долгое и мрачное, чего не помню, но в конце концов мы выходим на свободу - долго идём пешком через весь город, возвращаясь домой. Подходим к нашему "кольцу"... а там , во дворе - какой-то почти митинг, в центре - несколько заводил, орут много и бестолково, но толпа уже изрядная, речь о тех деревьях, ещё о каких-то притеснениях, ну, и о нас: нашего возвращения ещё не заметили. Мы пристраиваемся послушать, и я говорю ему: "что бы они сейчас не замутили, зачинщиком в итоге сочтут тебя" - потому как попало точнёхонько на наше возвращение. Он какое-то время молча смотрит на меня, потом, кивнув и словно решившись - какая, мол, разница, если всё равно опять загребут - пробивается в центр, оттесняет орущих ораторов и начинает говорить - спокойно, очень конкретно и по существу. О том, какие требования надо выдвинуть, на какие уступки, в случае чего, можно пойти, как следует действовать... Но тут я, пробившаяся в передний ряд, замечаю, что "начальство" тоже здесь, и слушает. Куда только делось всеобщее негодование - толпа как-то неощутимо рассасывается, по-тараканьи расползается, из всех жильцов остаёмся только мы двое.
Кабинет. За большим столом - один из "хозяев", говорит медленно, тягуче и страшно, обращаясь только к моему любимому - я, как и ожидается от женщины, стою и не отсвечиваю. Смысл монолога примерно таков: тебя, мол, раздавить и убрать с дороги - раз плюнуть, но могут быть волнения и беспорядки, а нам это незачем. Поэтому, парень, заткнись сам и заткни своих, а этого (на стол ложатся две голубоватые купюры) должно хватить, чтобы заново засадить двор деревьями. Бумажки по 50 "чего-то", явно не рублей - сумма очень большая, намного больше, чем нужно на саженцы и прочее. Тот молча суёт деньги в задний карман джинсов.
Выходим во двор. Нас тут же обступают - что, мол, как... Он сквозь зубы отвечает: вот, мол, на благоустройство - суёт деньги одной из тёток, что была в числе активно митингующих. Я, чувствуя не столько апатию, сколько бешенство, почти ненависть к трусливому быдлу, разбежавшемуся е при первом намёке на серьёзный поворот событий, хватаю её за локоть и шиплю в лицо: "Бери, но ты мне за каждую копейку дашь отчёт, и если хоть что-то пойдёт не на общие нужды, я тебе, дрянь, зубами кишки выгрызу..." Та согласно трясёт башкой. А нас, между тем, превозносят, как героев, особенно его, конечно, все в восторге, жмут ему руку, всё круто и здорово, тащат куда-то выпить... Мы тупо тащимся за толпой, вполголоса обсуждая, что надо бы сейчас приотстать, свернуть в переулок и свалить, наконец, домой...
...Чем всё кончилось, не знаю. Но помню редкостно паршивое чувство оттого, что вот, дважды не побоявшись противостоять властям, мы - оба - так и не решились сказать своим, что они - трусливая мразь, фактически предали нас, а теперь вот готовы облизывать... И даже на то, чтобы просто сказать: "да нафиг уже, оставьте нас в покое", и пойти, наконец, домой, где так и не были с самого ареста - даже на это не хватило духу... В том самом кабинете - и то проще было.
Проснулась с тяжёлым чувством, до сих пор не вполне рассеялось.
